
I was told the play was a hit in Moscow theatres, and, assuming it to be true, this could only be explained by the audience’s lack of English. Everything was bad about it: the script, the acting, the directing... Actually, let me switch to «Rrrrrrushn» – it would make it more authentic.
В прошлую пятницу мне сильно не повезло и я попал на разрекламированный спектакль о жизни и смерти Марины Цветаевой, “The Past Is Still Ahead.” Вердикт в моей голове после окончания пьесы и скромных аплодисментов сложился таким образом: «В эту пьесу наверное было вложено немало усилий, чтобы создать нечто настолько абсолютно ужасное». Мне сказали, что пьеса с успехом идет в московских театрах, и, если это принять на веру, этот факт можно обьяснить только полным незнакомством аудитории с английским языком. Все было плохо: и текст, и актерская игра, и режиссура.
Сценарий: примитивный по содержанию, но претенциозный по стилю. Практически каждая сцена укладывалась в уже многократно виденный ряд сцен из биографии Цветаевой и протекала без малейшего намека на воображение (особенно ближе к концу). Не стоило ни малейшего труда угадать каждую последующую сцену: раз письмо Сталину, значит будет жесткий разговор со следователем, потом смерть. Все это смотрелось как «Cliff’s Notes» по ее жизни и поданы они были на редкость плоско. Я не являюсь ни знатоком биографии Цветаевой, ни ее творчества, но создалось впечатление, что автор пьесы София Ромма тоже не до конца чуствует силу и боль цветаевской поэзии. Плюс постоянные раздражители в тексте: «Мандельштам. ОСИП Мандельштам!», «Ефрон. СЕРГЕЙ Ефрон!» («Бонд. ДЖЕЙМС Бонд!»).
Актерство: Елена Романова (в главной роли), очевидно, не знает ни текста, ни английского языка. Она постоянно сбивалась и запиналась, но это еще пол-беды. Ее слабое знакомство с языком пьесы играло с ней одну злую шутку за другой. Когда человек не понимает, что он говорит, ему трудно правильно расставлять интонации, а они у нее сплошь и рядом не соответствовали тексту. Ну и порадовали выражения типа «аттучт» (“attached”), имя «Reine», которое она произносила «Райно» (носорог), «айл фоллоу зе дог» (“I’ll follow you like a dog”), и т.д. По этому спектаклю я так и не понял, просто ли она плохая актриса или же ей не повезло и она влезла не в свои сани, взявшись играть сложнейшую роль на незнакомом ей языке. Никто себя не вел на допросах в НКВД так как она это изображала, да и вообще я не верил ни одному ее слову. Стихи Цветаевой (на русском) в ее исполнении были просто чудовищны: она читала их как читала бы Маргарита Терехова в роли Миледи («я стреляла... в лошадь!»). Александру Раппопорту повезло больше: текста у него было меньше, и говорил он с намного меньшим акцентом, правильно расставляя интонации. Единственным светлым пятном был Тош Маркс (кажется), исполнивший роли всех мужчин в жизни Цветаевой: играл он легко, задорно, и талантливо. Трактовка образа Мандельштама получилась странноватой, но в целом интересной, хотя лучше всего ему удался как раз «Райно» Рильке. Из матери Цветаевой (Инна Лейтуш) сделали карикатурную еврейскую бабушку с Брайтона: «ю маст плей пьяно!». Но это уже скорее недостаток режиссуры. Кстати о режиссуре. вот тут-то механизм не просто дал сбой, а развалился окончательно. Дешевые позы на сцене, корявые видеокадры на заднем плане, свежая буханка отличного бруклинского хлеба вместо елабужской краюхи. Предсмертная тоска и отчаяние Цветаевой не переданы абсолютно, равно как и сила ее стихов и образов. Кошмарнее всего были периодические выходы девушки в белом и ее оперные завывания, которые в крошечном зальчике на 30 человек звучали как вой шрапнели. Никаких полутонов и намеков, все в лоб с размаху. Единственными удачными режиссерскими находками мне показались музыка на сцене последнего допроса и белая накидка на плечах Романовой в последней сцене. Все остальное было просто плохо.Резюме: this past is not just better left behind, but avoided altogether. Избегать как чумы.